Поражение РПЦ, или Почему Путин предложил патриарху отдохнуть

Массовые выступления в защиту сквера в Екатеринбурге нанесли  очередной серьезный удар по репутации РПЦ. Там же, кажется, до сих пор не осознают масштаба происходящего — иначе не настаивали бы с таким упорством на строительстве храма, который вся страна уже окрестила «скверным».

«Скверная» история

Пока православные иерархи рассматривают в качестве своей самой серьезной проблемы церковный раскол на Украине, родная российская почва становится для них все менее твердой. Об этом красноречиво свидетельствуют результаты опроса ВЦИОМ по поводу злополучной стройки. И дело даже не в том, что подавляющее большинство горожан считает, что место для строительства храма выбрано неудачно. Гораздо более интересным оказался ответ на вопрос о том, чье мнение в сложившейся ситуации жители города склонны учитывать в первую очередь. Так вот: 42% опрошенных готовы прислушиваться прежде всего к историкам и краеведам, еще 48% — к представителям общественности, выступающим за или против строительства храма. Мнению московского патриарха доверяют только 20% опрошенных, екатеринбургскому — и того 19%, ниже уровень доверия только к главе Екатеринбурга Александру Высокинскому — его мнение принимают в расчет лишь 13% опрошенных.

Из результатов опроса напрашивается вывод, что церковь стремительно теряет свое главное достояние — социальный капитал. Ей просто не доверяют. По крайней мере, когда дело доходит до вопросов острых и общественно значимых.

События в Екатеринбурге наглядно демонстрируют, почему это происходит. «Дело в том, что скверохрам — это бизнес-проект, — объясняет профессор богословия Андрей Кураев. — Нет, не прямо епархии, но ее кормильцев. Спонсоры проекта намерены под видом строительства храма получить большой кусок земли и построить там еще несколько коммерческих помещений (пара домиков до 30 этажей). Поскольку же эти застройщики и ранее вкладывали деньги в епархиальные проекты, то епархия не смеет откреститься от них и их аппетитов и послушно и даже с охотой подмахивает их планам и их боевикам. То есть за прошлые и будущие спонсорские вливания от этих застройщиков епархия готова расплачиваться своим имиджем…»

Но расплачиваться, по сути, уже нечем. Основная валюта РПЦ стремительно теряет стоимость, так как в массовом сознании образ церкви плотно слит с государственно-олигархическим капиталом, который на фоне углубляющегося кризиса вызывает все большее раздражение. Это легко проследить по усиливающемуся антиклерикальному тренду: для населения храм перестает быть чем-то сакральным, превращаясь в обычный объект застройки, причем зачастую нежелательной. Выступления защитников парка «Торфянка» в Москве, протесты, связанные с планами передачи  церкви Исаакиевского собора, или выступления против строительства соборов в Красноярске и в Новороссийске по существу  мало чем отличаются от протестов против столичного мусора в том же Шиесе.

Церковь как часть государства

Формально церковь в России отделена от государства, но с начала 2000-х годов РПЦ пользуется всемерной поддержкой власти. Ей возвращены огромные участки земли и храмы, на церковные проекты из бюджета выделяются миллиарды рублей, структуры РПЦ — в числе основных получателей грантов, выделяемых на поддержку НКО. Сближение церкви и государства достигло степени смешения.  Московский патриарх открыто пользуется привилегиями, доступными только высшим чиновникам, такими как охрана ФСО или государственные резиденции. В Латинскую Америку в 2016 году патриарх и его сопровождение летали бортом специального летного отряда «Россия», который обслуживает главу государства.     

Священнослужители занимают видные места в общественных советах при государственных органах, присутствие на службах во время церковных праздников становится обязательным для высокопоставленных госслужащих.

Церковные иерархи даже разговаривать с простыми людьми начали как чиновники.  Так, вместо того, чтобы попытаться понять, что движет протестующими жителями Екатеринбурга, местная епархия призвала дать их действиям «правовую оценку». А главный спикер патриархии Владимир Легойда горячо настаивает: «Храм, ни в Екатеринбурге, ни где-либо еще, никому не может угрожать, создавать затруднения. Это аксиома». Следовательно, протесты — это либо глупость, либо подрывная деятельность, либо и то и другое вместе взятое. Публичный протест равнозначен измене, это схема, которая жестко отпечаталась в сознании чиновников, и она включается автоматически: примерно как когда после трагедии в торговом центре «Зимняя вишня» экс-губернатор Кемеровской области Аман Тулеев заявил о «200 бузотерах», а вице-губернатор Сергей Цивилев обвинил в «пиаре на трагедии» мужчину, потерявшего на пожаре пятерых членов семьи.

Подразумевается, что настойчивая клерикализация общества  (введение обязательных «Основ православной культуры» в школах, признание церковных праздников государственными, введение уголовной ответственность за «оскорбление чувств верующих») должна привести к росту влияния РПЦ, которая давно уже воспринимается как одна из «скреп» — опора и составная часть государственного суверенитета. Но получается с точностью до наоборот. И если после развала СССР на протяжении какого-то периода церковь воспринималась как пострадавшая от коммунистического режима (это становилось основой для общего консенсуса), то уже к середине «нулевых» церковь превратилась в достаточно жесткую идеологическую конструкцию, не подразумевающую серьезного диалога с обществом.

Духовные скрепы и 1917-й

Но тут ведь вот какая штука получается: хотя православными себя уверенно называют, по данным разных опросов, от 60% до 70% населения, действительно воцерковленными — теми, кто регулярно ходит в церковь, — являются от силы 5—7% граждан.

То есть православие воспринимается скорее как культурная традиция, нежели «образ желаемого будущего», способный «обеспечить гражданскую консолидацию» (именно так  администрация президента сформулировала задачу, когда в 2012 году объявила конкурс на «перечень исторических маркеров, способных выполнять функцию духовной скрепы»).

О духовных скрепах президент Владимир Путин впервые заговорил в  декабре 2012 года. Тогда он заявил, что российское общество испытывает их явный дефицит, и подписал указ о патриотическом воспитании. С тех пор патриотизм также официально утвержден в звании одной из скреп.

Проблема в том, что любой официоз немедленно убивает живой смысл, способный породить гражданскую консолидацию. «Бессмертный полк», на который силовики выходят с одинаковыми портретами, георгиевские ленточки в разных местах, идиотское  «можем повторить» — вот это все… Гражданская консолидация  тихонько уходит в другие места — например, туда, где не хотят свалку или храм. Это не очень заметно в условиях виртуальной реальности, сконструированной усилиями подконтрольных власти СМИ, но это процесс, который развивается по нарастающей. В какой-то момент разрыв станет критическим — и тогда церковная власть, крепко сросшаяся с политическим режимом, не сможет сыграть стабилизирующую роль. На самом деле именно это и произошло в 1917 году.

Но кажется, амбиции РПЦ постепенно начинают утомлять Кремль. По крайней мере, привычная идиллия во взаимоотношениях церкви и власти уже не так безупречна. В январе этого года признано утратившим силу распоряжение городских властей Петербурга, предусматривающее возможность передачи церкви Исаакиевского собора, а «ответственным» за эту идею назначили экс-губернатора Георгия Полтавченко. На днях Кремль дистанцировался от конфликта в Екатеринбурге. А в пятницу Путин пожелал патриарху Кириллу «график свой корректировать в сторону разгрузки». Надо полагать, намек будет понят правильно.