Три авиакатастрофы подряд — многовато даже для августа, а ведь он еще даже не закончился. Катастрофа Бе-200 в Турции, падение Ил-112 в Кубинке, а затем трагедия МиГ-29 в Астрахани — похоже, мы имеем дело с серьёзным кризисом в российской авиации.
Куда ни кинь — везде клин
На первый взгляд, ничего удивительного: специалисты уходят, инфраструктура ветшает, советская технологическая база на исходе, а качество управления отраслью уже давно даже не обсуждается. Действительно, о чем тут говорить, если авиационный кластер «Ростеха» ныне возглавляет Анатолий Сердюков (уволен с поста министра обороны на фоне скандала с хищениями в подведомственном «Оборонсервисе»). А военный транспортник Ил-112В на ПАО «Ил» допиливали как раз в бытность гендиректором предприятия Алексея Рогозина, сына гендиректора «Роскосмоса» и бывшего депутата Госдумы от Воронежской области Дмитрия Рогозина. У папы, кстати, тоже все время что-нибудь падает, но к этому уже все привыкли. А вот за сына вдруг вступился коллектив фирмы Ильюшина: мол, Рогозин уволился практически сразу после первого полета транспортника и вообще тут ни при чем.
Новым генеральным директором, напоминают члены трудового коллектива ПАО «Ил», стал Юрий Грудинин. Правда, спустя год он тоже был отстранен от должности и находится под следствием. Как говорится, что и требовалось доказать.
Оптимизация на марше
Отдельного исследования заслуживает вопрос, зачем Бе-200 Минобороны — тяжелый самолет, который может успешно работать прежде всего на равнине, загнали в горы Турции. Как раз в тот момент, когда полыхала наша собственная тайга и противопожарная авиация самим очень пригодилась бы.
Только в Якутии за лето сгорело уже более семи миллионов гектаров леса — это больше, чем территория некоторых европейских стран, например Бельгии или Словении. Западная Сибирь задыхается, смог от пожаров достиг Северного полюса, но пожары в тайге даже не пытаются тушить, ссылаясь на то, что это «экономически невыгодно». На самом деле проблема в том, что «оптимизированная» лесоохрана просто не в состоянии справиться с возгораниями на удаленных участках. В результате приходится списывать все происходящее на «абсолютно беспрецедентный» масштаб природных бедствий. Но только объясните тогда, почему в Карелии лес горит, а в соседней Финляндии, где нынешним летом также побиты температурные рекорды, — нет? А потому, что, когда система находится в кризисе, любое, даже не самое значительное, происшествие может стать той соломинкой, которая сломает спину верблюду.
Ощущение тупика
На самом деле, резонно замечает политолог Аббас Галлямов, осечки и катастрофы были всегда. Однако в некоторых ситуациях все эти неудачи предстают простой суммой не связанных между собой событий, зато в других обретают в глазах людей некое системное качество.
Корни этого феномена следует искать в политике, уверен эксперт: «В тех случаях, когда люди удовлетворены политическим курсом, неудачи они воспринимают по отдельности, не обобщая. В ситуации же, когда им кажется, что страна идёт в неправильном направлении, народ начинает делать выводы о системном характере случающихся фиаско, даже если их общее количество не увеличивается. Именно это и происходит сейчас в России. Ощущение тупика заставляет людей искать закономерности даже там, где раньше они ничего в упор не видели».
Свежая социология наличие тупика подтверждает: согласно июльским замерам «Левада-центра», наибольший пессимизм россияне испытывают по отношению к ситуации в стране в целом и способности власти справиться с проблемами. Именно здесь зафиксировано максимальное снижение индекса социальных настроений.
Остается только надеяться, что до конца августа лимит на катастрофы и всякие «хлопки» уже исчерпан. Иначе придется поверить в заговор рептилоидов или, на худой конец, в мировое правительство.
Добавить комментарий