Назад в средневековье: Россия вернулась к дореволюционной сословной структуре

Если кто-то и питал иллюзию насчет того, что к выборам 8 сентября «московский кризис» как-нибудь сам собой рассосется, а протестный электорат разъедется по дачам, то, похоже, он  глубоко ошибался.  Несмотря на отчаянные попытки  властей никого не задерживать на массовых гуляньях в последние  предвыборные выходные (хотя организаторов акции все-таки не удержались, и взяли на цугундер), а также внезапное прекращение дела в отношении нескольких участников так называемых «массовых беспорядков», сохраняется  стойкое ощущение, что больного пытаются кормить снотворным и слабительным одновременно: московские суды  уже которые сутки пашут, как проклятые, штампуя приговоры  уровня «написал гадкий пост», «толкнул полицейского», «бросил урну в сторону росгвардейцев» или — о ужас!  — «взял ОМОНОвца за руку».

Двойные стандарты

Пять лет колонии за твит и три года колонии за попытку поднять забрало на шлеме гвардейца  — это реальность в том мире, где сами полицейские легко могут сломать ногу человеку, совершающему утреннюю пробежку и им ничего за это не будет: в самом деле, сам виноват, «зачем убегал»? 

Нет, конечно же двойными стандартами у нас никого не удивишь: одним за танцы в храме  могут легко дать  «двушечку», зато других  за стрельбу в лифте под кокаином – просто оштрафовать. К условным приговорам за пытки в полиции тоже не привыкать. Однако на сей раз государственные институты  эти самые двойные стандарты демонстрируют так откровенно,  что это выглядит как нарочитая провокация конфликта. 

Вишенкой на этом, не самом аппетитном торте, стала история с задержанием  журналиста и муниципального депутата Ильи Азара. Его, как организатора несанкционированного митинга,  арестовали прямо на лестничной клетке, куда он вышел покурить, предварительно уложив в кроватку ребенка. И увезли. «То, что дома остался один ребенок, которому нет и двух лет, их не волнует», так описал происходящее сам Азар.  Между тем, только накануне прокуратура грозно  требовала лишения родительских прав семьи Хомских  только за то, что они сходили с ребенком на митинг, где передали малолетнего неназванному «третьему лицу» (своему родственнику, как выяснилось позже). По версии прокуратуры это подвергло опасности здоровье и жизнь мальчика. И суд это заявление прокуратуры всерьез рассматривал, даже вынес родителям предупреждение.

При этом до сих пор нет никакой реацкции на действия полицейских, чьи действия явно тянут на 125 статью УК («Оставление в опасности»). Хотя жалобы  в прокуратуру поданы.

Вечное средневековье

Происходящее явно не вписывается в формат избирательной кампании. Но многое становится понятным, если рассматривать идущие процессы как конфликт сословий, которые так хорошо описал социолог Симон Кордонский.

Профессор ВШЭ и бывший начальник экспертного управления президента уверен, что, описывая современную Россию — как ресурсное государство, где действует формула «ресурс-статус-ресурс», следует говорить именно о сословиях. Это группы, которые создаются государством для решения определенных  задач и различаются по способу распределения ресурсов. В том числе и сословной ренты, которую некоторые наивно путают с коррупцией. А поскольку объем ресурсов ограничен, то сословия конфликтуют, пытаясь эти ресурсы переделить. И это происходит на всех уровнях иерархии. 

До революции в России было семь титульных сословий: дворянство, духовенство, почетные граждане, купечество, мещанство, казачество и крестьянство. Они различались по уровню привилегий: например, дворяне владели землями (а до 1861 года и крестьянами), были освобождены от налогов и повинностей, не подвергались телесным наказаниям, имели сословное самоуправление и право поступать на госслужбу. Духовенство освобождалось от рекрутской повинности и телесных наказаний. Почетные граждани могли занимать общественные должности, но не государственные. Купцы несли большую часть повинностей, но имели право на самоуправление. Мещане платили все  подати, несли рекрутскую повинность, имели урезанные во многом права, но были свободными людьми. Ну а крестьяне долго не были свободными и всегда имели минимум прав. Кроме того, до 1861 года дворян, духовенство, крестьян судили разным судом.

Сейчас у нас формально действует единый Уголовный кодекс, однако  после 2002 года, когда был принят закон о госслужбе,  можно наблюдать постепенное  восстановление сословной структуры.  В том числе и по отношению к закону и суду: представители  привилегированных сословий всегда могут рассчитывать на снисходительность Фемиды, представителей высших сословий судят по низшей мерке, а низших – по самой высокой.  Кроме того, высшие сословия пользуются совершенно законными привилегиями. Например, против депутатов, судей и прокуроров  трудно возбудить уголовное дело. На судью или  прокурора  нельзя составить протокол  о нарушении ПДД — даже за езду в пьяном виде.

В сословном обществе нет необходимости ни в демократии, ни в политике, учит Кордонский: политика необходима в  обществе с рыночной экономикой как институт согласования классовых интересов.  Согласование же ресурсных интересов сословий осуществляется путем административного торга. Проблема в том, что  в стране все-таки существует если не рынок в чистом виде, то по крайней мере  некоторые его атрибуты. А  следовательно — и потребность в классовой определенности постепенно появляется.  Одновременное существование двух систем базовой стратификации – источник  социальной  напряженности, уверен Кордонский.

Сословная конфронтация

Таким образом, в основе московского  противостояния лежит  конфликт между почти оформившимся  «средним классом», который хочет настоящих выборов и настоящего представительства  –  и правящими  сословиями чиновников и силовиков, которые  рассматривают демократические процедуры исключительно как ни к чему не обязывающую условность. Не случайно оппозиция идет на выборы под флагом борьбы с коррупцией (то есть, как мы понимаем –  системы взимания статусной ренты). И не случайно правоохранители так ожесточенно отстаивают свое право махать дубинками. Силовое сословие получило очень чувствительный удар по своим привилегиям в результате «дела Голунова», утверждает политолог Алексей Чадаев, и эта боль прошла нервным импульсом по всей системе.

Именно поэтому погонные с самого начала событий так активно вмешивались в московское противостояние, – объясняет он. –  вопрос был не столько в том, чтобы перехватить у кого-то какие-то рычаги, а просто чтобы не дать стереть себя ластиком (а субъективно это ощущалось именно так). Эксцессы на несанкционированных акциях были обусловлены тем же — чем менее противостояние является политическим и чем более оно силовое — тем выше их нужность, и тем больше компенсация за нанесенную обиду.