Сестер Хачатурян, над которыми много лет издевался родной отец, будут судить за предумышленное убийство садиста и насильника. Им грозит до 20 лет лишения свободы. И хотя факт насилия в отношении сестер подтвердила экспертиза, следствие не видит в действиях девушек самообороны. 14 июня следователи предъявили сестрам обвинение в окончательной редакции, вызвавшее резкий всплеск возмущения в обществе. Хештег «МыСестрыХачатурян» завоевывает соцсети, потому что кошмар, в котором много лет существовали эти девушки, — далеко не история одной отдельно взятой семьи. По данным исследования «Медиазоны», большинство россиянок, осужденных за убийство, защищались от домашних тиранов.
Подарок от Мизулиной
На защиту со стороны закона женщинам рассчитывать практически не приходится: с 2017 года домашние побои не считаются даже преступлением. По любопытному совпадению, пролоббировала закон, отменивший уголовное преследование за насилие в семье, сенатор Елена Мизулина — большая поборница патриархальных семейных ценностей. Заложниками семейных скреп, за счет которых государство пытается укрепить собственную, разъеденную коррупцией структуру, стали женщины и дети. Но самое ужасное — это то, что у них отбирают право на самозащиту.
В 2017 году житель Подмосковья Дмитрий Грачев вывез свою 25-летнюю жену Маргариту в лес, где на почве ревности отрубил ей кисти обеих рук. Грачев и раньше возил жену в лес, и ножом грозил, но полиция практически не отреагировала на заявление испуганной женщины.
В итоге Грачева приговорили к 14 годам лишения свободы, пострадавшей врачи под аплодисменты публики пришили руку (одну, вместо второй ей придется до конца жизни пользоваться протезом).
Но как бы сложилась судьба женщины, если бы в решающий момент нож оказался у нее и пострадал бы ревнивец? Наверняка все закончилось бы следствием, судом и тюрьмой. Как, например, это случилось с 20-летней Александрой Лотковой, которая из травматического пистолета расстреляла двоих агрессивных молодых людей на станции метро «Цветной бульвар» (три года лишения свободы по статье «Тяжкий вред здоровью»). Или с Натальей Туниковой, которая ударила ножом душившего ее мужа (обвинение в убийстве, впоследствии переквалифицировано на превышение пределов допустимой обороны, но все же шесть месяцев исправительных работ).
Насилие — привилегия власти. Или преступника…
И следствие, и суды с крайней неохотой идут на признание в действиях жертв самообороны. Разумеется, это можно было бы списать на обвинительный в целом уклон российского правосудия, при котором за посадки традиционно раздают награды и премии, а любой оправдательный приговор воспринимается как ЧП и повод для дополнительной проверки.
Однако, думается, объяснение лежит в несколько другой плоскости. Проблема в том, что российское государство в принципе крайне неохотно расстается с монополией на насилие — будь то право на ношение оружия или просто возможность пырнуть насильника в бок первым, что подвернулось под руку. Насилие — это привилегия власти. Ну или в крайнем случае людей, этой властью облеченных. Вот почему сотрудников правоохранительных органов часто не наказывают сурово даже за самые страшные преступления. С точки зрения российского правосудия, запытавшие до смерти подозреваемого полицейские или сотрудник ФСИН, избивающий заключенных под музыку Вагнера, не более опасны для общества, чем девушка, которая в испуге хватается за травматический пистолет. Потому что право на насилие они получили в обмен на «службу государеву», в то время как любая самозащита — это апелляция к естественным правам гражданина, то есть посягательство на принадлежащее кесарю.
Государство защищает свою монополию на насилие, потому что видит в нем главный источник власти и основной инструмент управления. В конце концов, в современных российских условиях даже хозяйственные споры лучше всего решаются при помощи спецназа ФСБ. Проблема в том, что неограниченная монополия неизбежно приводит к злоупотреблению ею, а злоупотребление, в конечном итоге, — к подрыву основ государственности.
И лучше бы они там наконец это поняли и отпустили сестер Хачатурян, потому что, когда государство начинает видеть угрозу для себя в несчастных и забитых девочках, ничем хорошим это не кончается.
Убийц отца расстрелять. Они не жаловались, они сидели на его шее.
Оленька, аптека за углом