Как ФСБ задерживала журналиста Сафронова: воспоминания близкого человека

Дату 7 июля 2020 года я помню посекундно. Был разгар карантина. Накануне мы с Ваней (Сафроновым. — Прим. СНЕГ.TV) пораньше закончили дела и пошли в магазин. Купили продукты, взяли кофе, гуляли вокруг дома, пока не стемнело. Выпили вина на балконе.

Ваня встал рано, собрался, оставил мне кофе на столе, разбудил и поцеловал. Мы всегда провожали друг друга до дверей. Но 7 июля я только махнула рукой — мы планировали встретиться через пару часов. Его шутливо-расстроенное лицо и сейчас стоит у меня перед глазами.

Я осталась в кровати, отвечала с телефона на рабочее сообщение. В 9:30 у меня должен был быть созвон с врачом на тему возможности чекапа перед планированием беременности. В 11:00 должен был быть французский. С 12:00 до 14:00 — курьер с платьем.

В 9:15 в дверь стали настойчиво звонить и стучать. Я сразу поняла, что это не Ваня: он бы не стал долбить в дверь с такой силой. Увидела в глазок толпу мужчин. Успела сфотографировать и отправить Ване с вопросом, кто это (на тот момент я еще не знала, что телефон у него уже забрали). После этого с внешней стороны двери стал поворачиваться ключ — я помню звук каждого его поворота. Я тогда успела только подумать, что это, кажется, конец, и жаль, что я не успею позвонить Ване и родителям.

«Ксения Анатольевна, чего дверь не открываете?» Я сказала, что не знаю, почему должна открывать. Мне ответили, потому что это ФСБ, следователь показал корочку. После этого у меня включился автопилот — запомнить фамилию следователя (из десяти человек представился только он), узнать про понятых («Вы кто?» — «Прохожие». — «Мимо Лубянки проходили?»), посмотреть постановление, сказать про адвоката. Попытаться понять, будут ли пытки.

Забрали у меня телефон. Начали обыск. Я вытащила в центр комнаты пуфик, который нам подарила моя мама. Села на него. Попросила их оставаться в одной комнате, «чтобы ничего не подбросили» — все заржали, но остались. Попросили включить кондиционер, я отказалась.

Следователь начал по часовой стрелке вытряхивать все наши вещи («А где сейф?» — «А где мой адвокат?»). После человек, который в итоге не был зафиксирован в протоколе, стал показывать остальным, что «это уже в топе „Яндекса“». Я еще не знала, что эфэсбэшники на задержание Вани к нашему дому притащили с собой съемочную группу «Вестей». Зато так я поняла, что скоро знакомые узнают, что надо к нам приехать.

Мой телефон лежал рядом со вторым следователем, пока он заполнял протокол. Я смотрела на бесконечные звонки от врача, от репетитора, от курьера. «Кто звонит?» — спросил следак. «Может, курьер». — «Что везет?» — «Платье». — «Свадебное?» То платье я несколько месяцев спустя нашла, выкупила и сделала в нем съемку.

Через какое-то время дверь открылась (они ее за собой не закрыли). Зашел Максим Иванов. Его выставили. Дверь так и не закрыли.

Приехал адвокат. Спросил, где Сафронов. Ему ответили, что не знают, и тоже выставили. Через полчаса приехал еще один адвокат. Я сказала, что это лично мой адвокат и выставить его, раз он уже зашел, никто не имеет права. Его впустили. Позвонили Чабану. Выписали по его указке адвокату повестку на допрос как свидетелю, чтобы он не смог остаться со мной в квартире, и ему пришлось уйти. На моем телефоне стали один за одним появляться пропущенные от мамы, на которые я не могла ответить.

Через какое-то время следователю позвонили. Он ответил и протянул трубку мне. Это Ване дали один звонок. Мы говорили друг другу какие-то глупости, все, кроме того, что на самом деле тогда надо было друг другу сказать.

После этого мне сказали, что обыски у всей семьи и «не только вашего забрали». Продолжили вытряхивать наше белье, вещи, книги.

«Технический специалист» все долгие часы обыска читал книгу. Остальные бурно выражали восторг на тему приставки и набора спичек 1961 года, который я дарила Ване. Пока их рассматривали, я спросила, сразу ли после обыска мы поедем на допрос. Следователь ответил, что да. Я сказала, что в таком случае я лягу на землю и им придется запихивать меня в машину силой перед журналистами. Через какое-то время он сказал, что мне все же выпишут повестку, чтобы я после обыска приехала на допрос сама. Я спросила, как он представляет себе, что я доберусь до Следственного управления без телефона, вещей и адвоката. Он сказал, что это его не волнует. Но через какое-то время (а я все время орала, что ничего не подпишу и не скажу без адвоката) дал переписать несколько номеров из телефона. Я решила, что мне обязательно нужно переписать номер Пескова (я еще не знала, что ему уже позвонили и что ответ был предсказуем) и всех, кто вбит как «адвокат». Успела, пока следователь отвернулся, ответить Свете Рейтер, что у меня обыск, — просчиталась: забыла, что у Светы нет соцсетей и она не сможет придать все огласке.

Еще через несколько часов все изъятые вещи скинули в центре комнаты и стали запечатывать, а мне сунули в руки список изъятого. Сверить его с бесформенной кучей на полу было невозможно. Я сказала, что ничего не буду подписывать без адвоката, все подписали без меня в присутствии «понятых». Потом дали протокол, сверить присутствующих. Как это следовало сделать, с учетом того, что никто из них, кроме следователя, не представился, не знаю. Но их количество на бумаге все равно не совпадало с тем, что было в реальности.

Вечером они первый раз за день надели маски (чтобы не попасть в объективы) и забрали изъятые вещи (а с ними и нашу нормальную жизнь). Я успела крикнуть, что они прожирающие бюджет дармоеды, трясущимися руками взять абсолютно пустую сумку, положить в нее оставшиеся ключи, выйти в подъезд, где меня встретили, сунули телефон и чью-то симку, довезли до суда. Знакомые буквально силой впихнули меня сквозь толпу в зал суда к клетке. Я успела поцеловать Ваню, он улыбнулся. После меня отвезли на допрос. Потом снова суд. На следующий день опять допрос.

Вечером 7-го числа Лефортовский районный суд оцепили, нас не хотели выпускать, пока не дадим переписать паспорта. Мы просто обошли оцепление. Поехали к Максиму. Я всю дорогу — как и каждый день с тех пор — думала только о том, как там Ваня. Дальше всю ночь пролежала глядя в потолок. Утром Мария Карпенко дала мне футболку с котом, истекающим вареньем, и подписью «your blood». Я не видела и несколько месяцев после даже не помнила, что ездила на допрос в ней.

С того дня я каждое утро просыпаюсь с мыслью, что это все дурной сон, но смотрю по сторонам, понимаю, что я не дома и Ваня не рядом.